глава восьмая
Малогарст
Он открыл рот, чтобы закричать.
Пыль... Он чувствовал вкус пыли... и дыма от полевых костров.
Он попытался встать и посмотреть, откуда прозвучал голос.
Хорус Луперкаль стоял рядом с ним, положив руки на перила беломраморной балюстрады. Вспышки двигателей космических кораблей расцвечивали ночное небо над головой. На темной равнине под балконом, где они стояли, перемигивались огни. Ветер колебал пламя факела, горящего в железном креплении под ними.
— Господин... — начал Малогарст.
— Что ты делаешь, Мал? — спросил Хорус, не поднимая взгляд.
Малогарст хотел заговорить, но замешкался. Он огляделся вокруг. Коснулся камня балюстрады — тот был твердым, материальным. Он посмотрел на свою перчатку. Пальцы были закованы в серо-белый керамит.
— Ты не должен здесь быть, — сказал Хорус.
— Где «здесь», мой господин?
Хорус выпрямился, на мгновение нахмурившись. Малогарст понял вдруг, что примарх был облачен не в темно-зеленый Сынов Хоруса, и не в черный Повелителя Нового Империума. Его доспех был белым — как в давно прошедшие дни, белым — цвета Лунных Волков.
— Это Улланор, Мал, — сказал Хорус. — Разве ты не видишь? Это Улланор, и завтра мой отец окажет мне великую честь.
Малогарст посмотрел на Хоруса. Его лицо было таким же, как... Нет. Оно было как будто сильнее, нетронутое теми заботами, что осаждали его тогда, накануне триумфа. Этот Хорус был спокоен — скорее образ того, что должно было быть, чем то, что было в действительности. Он глядел, как ночь заполняет тишину равнины, и он стоял один.
— Воитель... — выдохнул Хорус. — Меня назовут Воителем, Мал. Завтра, на этом самом месте, мой отец передаст мне командование Великим Крестовым походом.
Малогарст моргнул. Ветер, касающийся его лица, казался реальным. Очень реальным. Словно острый край лезвия, прижатый к коже.
— Он говорит, что Он должен вернуться на Терру. Есть дела, которые требуют Его присутствия. Дела... — слово скользнуло прочь и развеялось по ветру. — Он забирает Рогала с собой.
— Сир...
— Полное командование, абсолютная власть в завоеваниях — моей ли рукой или чужими. Такая честь, Мал, такая демонстрация доверия...
— Сир, я не здесь...
— Вот только почему это кажется пустым — незавершенная задача, с которой надо поскорее разобраться?
Малогарст шагнул ближе.
— Господин, это — не реальность. Улланор был давным-давно. У нас мало времени...
Хорус повернул голову. Темное небо содрогнулось, окрашиваясь алым рассветом, а затем — сияющей голубизной. Пылающее солнце взлетело в зенит. Равнина огней превратилась в море лиц среди блеска брони. Балкон сотрясался от поступи Титанов. Ревели боевые рога, разгоняя своим звуком ветер. Вся мощь человечества маршировала и выкрикивала кличи, пока солнце не закатилось во тьму и звезды не осветили красным возвратившуюся ночь, и Хорус уже не был облачен в белое с серым, но возвышался мрачным силуэтом — сама темнота, обретающая форму лишь в блеске острых краев и в обрывках теней.
— Малогарст... — выдохнул Хорус, и голос его раскатился громом, сливаясь с воплями боевых рогов.
Малогарст отступил назад. Воздух вышибло из легких. Нестерпимый жар опалял его плоть. Напряжение сдавливало кости. Он слышал смех, высокий и пронзительный, разрывающий мысли. А потом Воитель отвернулся — черная тень на фоне неба, полного красных грозовых облаков.
— Вы послали эту тень? На какое посмешище вы себя выставляете?
И он засмеялся, но Малогарст слышал пустые раскаты грома.
Броня Хоруса была вновь белым и серым Лунных Волков, но теперь ее покрывали сажа и потеки крови. Балкон исчез, земля под ногами была зернисто-серой — город, обращенный в пепел огненной бурей.
— Господин, — позвал он. — Господин, послушайте меня. Я — Малогарст. Я ваш слуга.
Хорус обернулся к нему. Малогарст едва не упал.
— Ты — ложь. Здесь нет никого. Это — пустошь богов.
Хорус поднял взгляд, и вдруг его ореол его присутствия словно бы умалился, словно он стал чем-то более похожим на человека. Тени скрылись, оставляя его лицо, дрожащий жар остыл. Красные облака и спирали из пепла замерли. Он посмотрел на Малогарста, и там, где только что был огонь — теперь Малогарсту показалось, что он видит боль в глазах примарха.
— Мал?
— Это я, господин, — ответил Малогарст.
— Но ты не можешь быть здесь...
— Господин, вы помните «Мстительный дух»? Ваша рана...
Но Хорус лишь покачал головой.
— «Мстительный дух» был давно.
— Нет, сир, — возразил Малогарст. — Это — сейчас. В это самое мгновение вы сидите на своем троне, и я там, с вами. Разве вы не помните?
— Помню... — произнес Хорус. — Я помню всё. Я помню, как расходилась земля под первым плугом. Я видел, как первый меч поднимается из воды, остывая после кузницы. Я держал угли умирающего солнца в своей руке.
— Вы были ранены...
— Волк укусил глубоко, но недостаточно глубоко. Лишь царапина, напоминание о том, что у моих братьев тоже есть зубы.
Малогарст покачал головой.
— Рана открылась снова, на Бета-Гармоне. Вы истекали кровью. Вы...
— Я умирал.
— Да, — Малогарст замолчал на мгновение. — Вы всё еще умираете.
Хорус не ответил.
— Улланор... — медленно выговорил Хорус, и вокруг них облака и пепельный ветер взметнулись на миг и вновь застыли. — Улланор...
— Вы помните? Но тогда вы помните и приказы, что вы отдали?
Примарх нахмурился, и на секунду тени выросли вновь: точно темные вены проступили под кожей.
— Приказы? Нет, но Улланор ждет меня — там. Он ждет меня.
Хорус зашагал вперед. Пепел под его ногами не издавал ни звука, и впереди расстилалась лишь серая равнина.
Малогарст ощутил, как его мысли кружатся водоворотом.
«Улланор ждет меня...»
Несмотря на всё, что он знал о варпе, несмотря на все те шаги, которые он предпринял, чтобы достичь этой точки, он всё же не был уверен. Был ли он в действительности на «Мстительном духе»? Оставался ли он по-прежнему там, истекая кровью на полу?
Он поспешил за своим Воителем.
— Сир, что происходит?
Хорус взглянул на него. Бескрайняя стылая равнина отражалась в его глазах.
— Есть цена, Мал, цена, которую нужно платить. Я должен идти.
— Вы не имеете в виду...
— Я не умираю.
Он не останавливался. Завеса пепла скрывала его силуэт. Вновь поднялся ветер. Малогарст вскинул руку, прикрывая глаза от обжигающих искр. Он моргнул. Хорус уже стал размытым пятном в вихре пепла, уходя всё дальше.
— Сир!
— Я не умираю, Мал, — донесся до него голос Хоруса — нить, тянущаяся из-за пределов зрения. — Я сражаюсь.
Лайак
Призрак ударил воплем по разуму Лайака; один из шести глаз его маски треснул. Он прокричал имя развоплощения; его броню и жезл окутал огонь. Призрак обернулся вокруг Лайака: весь — ничто, набросок быстрых движений и вопящего лица. Когти, впрочем, у него оставались. Они чиркнули по Лайаку, стоило ему взмахнуть своим пылающим жезлом. Его обдало холодом от этого прикосновения. Из рассеченной кожи шла кровь. Разум превратился в водоворот образов-голосов.
«Ты — чистая душа, Лайак…»
«Ты — пустой человек…»
«Как тебя зовут?»
В своем разуме он призывал имена и формулы, бичуя ими память, будто дождем клинков. Ответа не было. Никакого. Он падал.
«Боги отреклись от тебя…»
«Ты был взят сюда лишь как жертва…»
«Почему, как ты думаешь, они благословлены как мученики?»
Его лицо горело огнем. Металл шлема корчился, извивался. Крючья на внутренней стороне рвали плоть, точно зубы. Жезл выскальзывал из рук. Разум кружил без остановки, не в силах отыскать центр. Ладони Лайака поднялись к маске.
«Кто ты?»
«Ты наверняка был кем-то прежде...»
«Я — никто».
Маска будто сама упала ему в руки. Кровь полилась из руин разодранного лица. Туман был точно стена, прижатая к самым его глазам. Огонь вокруг брони угас.
— Теперь, — разнеслось далеким криком-плачем на ветру, — теперь ты воистину наш.
Лайак поднял взгляд. Сверху на него смотрело лицо. Молодое, но генетическая алхимия — скорее, чем время, — сделала его черты твердыми. Одинокий язык черного пламени отмечал каждую щеку. Глаза были темными. Броня цвета пепла кольцом охватывала шею.
— Я не знаю, кто ты, — выдохнул Лайак, и собственный голос показался ему чужим.
— О нет, ты знаешь, — возразил обладатель лица. — Я был рожден под светом звезды, что сияет над Террой. Этот свет… В те времена он приходил сквозь иллюминаторы, когда станция выходила из тени затмения.
Лайак слушал, пригвожденный к месту словами странной фигуры.
— Даже сквозь всю эту пыль и сажу ты мог видеть свет. Говорили, там и тогда, что это опасно, что если пленка на кристалле окажется повреждена, то свет убьет тебя… Это не имело значения. Что такое была смерть по сравнению с этим светом? Я был тогда один: ребенок, взрослеющий без воспоминаний о тех, кто создал меня, полагаясь лишь на инстинкты, способные сохранить невинную душу в гниющем городе, повисшем среди пустоты.
— Замолкни, — рыкнул Лайак, чувствуя слабость в произнесенном слове в тот самый миг, как оно сорвалось с языка.
Фигура в серой броне не сдвинулась с места; лицо оставалось безмятежным. Лайак не мог отвернуться. Этот спокойный взор был как целый мир; а слова — громче мыслей и мягче пепла.
— Меня нашли. Я был последним, кто остался в живых. Меня спросили, верю ли я в богов. Боги… Те, кто нашел меня, пришли из-за них. Боги были повсюду. На каждом стыковочном узле было по святилищу, усыпанному приношениями — клочками ткани, яркими трубками поливальщиков, крошечными костями. Под кучей хлама ты мог увидеть богов. Они были сделаны из старого стекла, запыленного металла и проводов. Их были сотни. Кал’дур’ха, Податель Дыхания. Су’неш Джанек, Госпожа Молнии. Воль’Теон, Стоящий-в-Начале, и прочие; с невнятными именами, но всеобъемлющей силой. Их жрецы-гангстеры громыхали от амулетов. Можно было слышать, как они идут, чтобы убивать. Жертвоприношение, вот как они это звали, но по сути оно оставалось тем же убийством. Единственное, что я мог вспомнить из времени, прежде чем я остался один, это жрец-гангстер с вырезанной на лице звездой и кулон с каплей крови, болтающийся на его руке, сжимающей нож…
Лайаку казалось — он видит, как образы расцветают внутри этих слов: изломанные, витражные видения о мальчике, жившем в тенях.
— Всё это кончилось, когда пришли они. Всё сделалось пламенем, и гангстеры кричали, сгорая. Меня нашли, потому что я выбрался из укрытия, чтобы посмотреть, как сгорают боги. Я плакал. Меня увидели. Я не убежал. Они были огромными: гиганты в сером, несущие в руках огонь. Они не убили меня, хотя убивали всех остальных. Они спросили меня, отчего я плачу. — Говоривший протянул руку, чуть расставив пальцы, как если бы хотел погладить Лайака по щеке. — Я рассказал им. Они забрали меня с собой. Изменили меня. Переделали меня. И я видел истинный свет солнца — и сжигал ложных божеств. Мне была дана цель, и я обрел себя в пламени. У меня была истина, и больше ничего мне не было нужно.
— Я не… — выдохнул Лайак. Он всецело владел собой, его мир зиждился на силе, однако в это мгновение он чувствовал себя как с содранной кожей и без малейшей воли к сопротивлению. — Я не знаю тебя.
— Нет, — было ему ответом. — Ты раб. Носитель пустого имени, существо, а не человек, которым ты был когда-то. Было бы милосердием сказать, что это благословение, что ты обретешь покой. — Лайак мог видеть сквозь протянутые к нему пальцы. — Но я никогда не был милосерден, не так ли?
Серебряный кинжал резанул по горлу призрачной фигуры. Оттуда вырвалась кипящая чернота. Призрак рухнул назад, взбухая и раздуваясь, точно дым, подхваченный бурным ветром. Раздался пронзительный вопль, переходящий в завывание, проносясь эхом всё дальше и дальше.
Настоящая, вещественная рука показалась из тумана и схватила Лайака за запястье. Он поднялся; его мышцы отреагировали, опережая разум. Он посмотрел в пустые глаза Хебека; раб помог ему встать на ноги.
— Двигайся! — раздался голос Актеи.
Его рабы клинка стояли по обе стороны от оракула. Она по-прежнему держала в руке хрустальный флакон, но теперь поворачивала голову из стороны в сторону, изучая туман слепыми глазами. Серебряный кинжал в другой ее руке казался взгляду Лайака потускневшим.
Жезл по-прежнему оставался у него в руке; в другой была маска. Он поглядел на Актею.
— Всё в порядке, — бросила она. — Я не могу видеть твое драгоценное лицо, помнишь?
Лайак поднял шлем, и тот со щелчком вернулся на место.
— Иллюзии, — прорычал он; его мысли возвращались на свои места.
— За мной, быстро, — произнесла Актея — и бросилась бежать. Лайак поспешил следом и сравнялся с нею спустя всего лишь два длинных шага.
— Где примарх? — окликнул ее Лайак.
— Там же, где и мы все, Пустой, — ответила Актея, тяжело дыша. — Потерян.
Вольк
«Грозовой ворон» копьем вонзился в темноту. На дисплее шлема Волька зажглись руны прицеливания. Надвигающийся рой представлялся пульсирующим облаком отметок угрозы. За ними будто бы клубилась, вздымаясь, пыль. Изумрудные и охряные облака складывались в призрачные лица; их глаза сверкали огнем умирающих звезд. Боевые корабли формировали своего рода клетку вокруг «Железной крови». Поток тактических данных, доступных Вольку, фиксировал двадцать пять единиц, и еще десять маячили на границе зоны действия ауспексов. Корка застарелых корост скрывала их изначальный облик. Некоторые были слиянием двух или больше судов: корпуса держались вместе благодаря металлу, проросшему сквозь них, точно пораженные раком кости. Другие бугрились опухолями; пузыри кист усеивали орудийные гнезда. И все они изрыгали в пустоту космоса снаряды и летательные аппараты.
— Нам будет, что убивать, — донесся сквозь потрескивание в воксе голос Аргониса. Вольк глянул через левое плечо — и обнаружил перехватчик эмиссара, очерченный синим: синхронизированные данные эскадрильи кружились вокруг него кольцом. То был «Зифон», машина компактнее и быстрее, чем «Грозовой ворон», но с меньшим боезапасом. И 786-1-1 был снаряжен полностью. Пускай запасы Легиона почти иссякли, но если они не переживут это столкновение — неважно, сколько еще останется патронов.
— Будем надеяться, ты всё так же хорош в убийстве, как прежде, — ответил Вольк.
— Как и ты, брат, — сказал Аргонис. Вольк моргнул — такова была безыскусная искренность этих слов.
Вольку не приказывали вступать в бой, но ему не нужны были приказы. Он был воином, и существовал — прежде всего — ради битвы. Пертурабо никак не прокомментировал его решение. Вольк сомневался, что примарх вообще счел это сколько-нибудь важной деталью.
Вольк как раз забирался в кабину истребителя, когда вокс у него в шлеме щелкнул и раздался голос Аргониса:
— Я буду твоей тенью, Железный Коготь, — сказал тот; старый позывной, взывающий ко временам, существовавшим ныне только в памяти.
— Как пожелаешь, — ответил Вольк.
Уже в космическом пространстве, Вольк ощутил, как отдается у него в позвоночнике рев двигателей, толкающих истребитель туда, где разворачивалось сражение. Десятки других боевых машин рассыпались вокруг кораблей Железных Воинов, готовясь встретить вражеский рой. Корабли поворачивались, перестраиваясь ромбом; орудия заряжены, но пока не стреляют. На дисплее шлема Волька таймер в углу отсчитывал время до перехода в варп.
— Цели два-восемь-пять на три-пять-семь, — сказал Аргонис.
— Вижу их. Вступаем в бой.
Истребитель Аргониса свернул в сторону. Звездный свет выхватил орлиные перья, выгравированные золотом на черном-с-зеленым фюзеляже. Вольк проделал тот же маневр. Всё чувствовалось привычным — словно тогда, когда берешь в руки старый меч. Здесь он не командовал авиа-батальоном. Все его братья остались на Крейде. Он не знал даже, достигнут ли они когда-либо Улланора. Вольк знал: ему полагалось бы чувствовать себя слабее и меньше, но это было не так. Пока звон прицельных систем наполнял его уши и перегрузки сдавливали плоть, он чувствовал себя так, словно нечто на краткое время возвратилось к нему.
Три булавочных размеров огонька вспыхнули в поле зрения, окаймленные янтарными метками прицела. Он моргнул. В левом глазу развернулось увеличенное изображение возникло. Каждое из пятнышек было летательным аппаратом; каждый в несколько раз превосходил размером как его машину, так и машину Аргониса.
— Три цели, приближаются быстро, разделяемся и идем наперерез, — передал он по воксу.
Аргонис направил свой перехватчик по широкой дуге, нацеливаясь наперерез наступающим машинам противника. Вольк свернул в противоположную сторону.
Предупреждения о наведенных вражеских орудиях звенели в ушах.
Позади него первые залпы чужого флота пробивали сферу истребителей, устремляясь к «Железной крови». Орудия кораблей легиона открыли ответный огонь. Потоки пламени расчерчивали темноту. Взрывались торпеды. Ночь расцветилась вспышками плазмы.
Три выбранные Вольком цели ускорились. Их двигатели выдыхали рваные конусы пламени. Они не пытаются уклониться, понял он. Никто из них не пытался. Весь вражеский флот смыкался вокруг «Железной крови» и ее кораблей, сжимая сферу вокруг них. Они не выживут, осознал Вольк. Пусть их было больше, но они шли прямиком на пушки Железных Воинов. Даже если им удастся сбить несколько кораблей, то лишь ценой собственного уничтожения. Этот план не имел никакого смысла.
Турели на вражеских истребителях повернулись. Вольк бросил 786-1-1 в крутую спираль, уходя из-под обстрела. Шторм лазерного огня обрушился на него, но он уже вращался. Цели были прямо перед глазами, зажатые между ним и перехватчиком Аргониса. Снова зазвенели сигналы систем прицеливания. Его палец нажал на кнопку огня. Ракеты сорвались с крыльев. С другой стороны от троицы противников Аргонис выпустил залп собственных ракет и резко ушел вверх. Вольк повторил маневр секунду спустя. Ракеты достигли цели, и вражеские истребители перестали существовать. Проржавевшая броня и костяные наросты исчезли в сферических вспышках грязного света.
— Всё просто, — выдохнул Аргонис по воксу; они оба вновь вернулись в строй.
— Ты что же, горд участвовать в убийстве собственного Легиона, брат?
Пространство вокруг них сверкало и пульсировало вспышками взрывов. Счетчик, бегущий по краю визора Волька, мигал, отсчитывая мгновения до того, как флот сможет отступить в варп.
— Ты недоумок, — рявкнул Аргонис. — Чем бы ни были эти создания, они — не мой Легион.
— Ты так уверен?
— Что они пытаются сделать? — спросил Аргонис, как если бы не услышал.
Вольк собирался ответить, как вдруг сфера космоса за куполом кабины содрогнулась и исказилась.
— Взгляни на звезды, — позвал Аргонис.
Вольк оглянулся.
Звезды исчезли. Клубящиеся облака газа поглотили темноту. Угольно-красное свечение мерцало во мраке. И не было больше просто кольца ржавых кораблей и пылающего роя снарядов; были тени на глубине. Обширные, громадные тени. Тени, что двигались, словно силуэты морских тварей, всплывающих из таких глубин, куда не достигает свет.
«Железная кровь» начала стрельбу из основных орудий. Новые солнца расцветали во мраке. Макро-снаряды ударили о пустотные щиты вражеских кораблей. Волны энергии выплеснулись в темноту — пустотные щиты падали слой за слоем, дрожащими вспышками. Остальные корабли Железных Воинов также открыли огонь. Три раздутых корабля погибли: разодранные на части, окутанные пламенем, изрешеченные насквозь.
Но темнота за горящими обломками не была просто чернотой. То была кожа. Прозрачная кожа на черном оке, глядящем вперед. Рой приближающихся торпед прорвался сквозь стену взрывов, пылая, будто рой насекомых, летящих сквозь пламя свечей.
Вольк ощутил, как тело охватывает жар. Он покрылся потом. Он чувствовал, как давление расплющивает капли по его коже. Перед глазами всё расплывалось.
— Ты слишком слаб… — выдохнул голос внутри его черепа, что мог быть воспоминанием, а мог принадлежать ему самому. — Железные Воины умирают, и железо в их крови становится ржой. Они умирают без патронов в оружии. Они умирают так, как было всегда и как всегда будет. Как слабые и нежеланные дети войны.
«Но разве есть выбор? — ответил голос у него в мыслях, тихий и размеренный по контрасту со штормом. — У нас нет выбора и никогда не было. Мы — инструменты для чужих завоеваний. Мы ломаемся, и нас выбрасывают, использовав. Нам не остается быть ничем иным».
— Всегда есть нечто иное, — ответил голос внутри черепа. — Тебе лишь нужно позволить себе стать им.
— Брат! — окрик-предупреждение выдернул его обратно в реальность. Красные огни озаряли кабину. Фюзеляж сотрясался от попаданий. Что-то ударило прямо в стекло кабины; от места столкновения разбежалась паутина трещин. Вольк влетел в крошащуюся стену обломков. Его палец лежал на рычаге активации лазпушек, опустошая их заряд. Он ощущал жар разрушения — своими нервными окончаниями, своей душой.
Он осознал, что не способен остановиться, что он, не осознавая того, летел строго по направлению к надвигающимся врагам. Все это время он убивал. Обломки, окружавшие его, — вот и всё, что осталось от его жертв.
Таймер на краю его поля зрения неумолимо приближался ко времени, когда «Железная кровь» будет готова к переходу в варп. Ему следовало развернуть 786-1-1 и с как можно скорее добраться до корабля. Ему следовало покинуть сферу боевых действий. И он не сделал этого. Он не мог. Нечто иное, нечто, таящееся у самых корней его измененной плоти, удерживало его там, где он был сейчас. Он не желал держаться. Он не желал выносить испытания, которые не под силу другим. Он желал истинно быть тем, чем всегда и оставался; тем, чем всегда по-настоящему был.
— Что ты делаешь?! — окликнул его Аргонис.
Нейроконтакты, соединяющие Волька с 786-1-1, горели. Торпеды и пушки были его пальцами.
Вражеская машина мелькнула в поле зрения Волька. Он выстрелил. Лучи лазеров протянулись от него к цели.
Взрыв…
Свет… Яркий свет за лихорадкой размытых красок. Он вращался. Двигатели ревели в такт с сокращениями его легких.
Вольк видел, как остальные истребители заградительного строя разворачиваются, пылая выхлопами двигателей, как они сжигают остатки горючего и несутся обратно в объятия своих кораблей-носителей.
Ему следовало быть с ними. У него было достаточно топлива. Достаточно времени.
Голос…
— Выходи из боя! — звенел у него в ушах крик Аргониса. — Выходи из боя немедленно!
глава девятая
Малогарст
Тишина сомкнулась вокруг него, точно сжатый кулак. Окаймленные красным облака превратились в безликую черноту, звук ветра сменился гулкой неподвижностью. Малогарст сделал вдох — и услышал, как звук заполняет уши. Он шагнул вперед. Его нога коснулась холодного, влажного камня. Брони на нем больше не было. Он чувствовал, как грубая ткань царапает кожу при движении. В руках был посох, готовый принять его вес при следующем шаге. Боль пронизывала спину, и он поморщился, попытавшись идти дальше.
«Всё это — нереально», — напомнил голос в его голове, а другой голос ответил: «С чего ты такое взял? Если здесь не действуют те же правила, это еще не значит, что этого нет на самом деле».
Но здесь, в любом случае, не было и следа Хоруса. Только темнота и звук его собственного дыхания. Вот только ощущения были другими. У него было всего два легких и одно сердце.
Снова смертный, пусть и только на время.
— Сир, — позвал он. — Хорус...
Ему отозвалось эхо, раскатываясь в замкнутом пространстве впереди. Значит, это пещера или, может быть, зал. Он шагнул еще раз, чувствуя влагу на выглаженных водой камнях и тяжело опираясь на посох. Хорус где-то здесь. Он должен быть...
«Должен ли?» — мелькнуло в мыслях.
Малогарст моргнул. В отдалении появился свет — маленькое, холодное пятнышко, но всё же свет. Он двинулся туда, поскальзываясь и едва не падая на неровном полу. Пятно света увеличивалось. Это был не огонь, не яркий луч прожектора или люмен-лампы. Этот рассеянный свет приближался постепенно, отражаясь от мокрого камня. Малогарст не сводил с него глаз, медленно пробираясь по полу пещеры, пока наконец не разглядел источник света. Он остановился.
Черное озеро пересекало пещеру от стены до стены. Непроглядно-черная вода, похожая на провал в бездну — если бы не лунный свет, отражающийся от поверхности. Пока Малогарст смотрел на это, одинокая капля сорвалась сверху, рассыпая рябь по воде. Он поднял взгляд. Потолок пещеры был сплошным камнем с хрустальными прожилками, без трещин и отверстий. Озеро, хотя и узкое, перекрывало дорогу дальше, и обойти его по краю было невозможно. Малогарст подошел к берегу и нагнулся, собираясь коснуться воды пальцами.
— Ты точно хочешь это сделать?
Малогарст вскочил и отступил от озера, сжимая посох обеими руками и готовясь ударить.
На другом берегу стоял некто. Это был человек. Дряблая кожа покрывала иссохшие мышцы, и волосы, доходившие до плеч, блестели белым в отраженном лунном свете. Впрочем, спину этот некто держал прямо, и время, покрывшее морщинами его лицо, только сильнее заострило его острые по-птичьи черты. В первую секунду Малогарст не узнал это лицо — без тех генетических улучшений, которыми оно обладало при жизни. Затем узнавание вытолкнуло имя из его рта.
— Йактон?
Йактон Круз пожал плечами.
— Если хочешь, — сказал он. Теперь Малогарст обратил внимание на его одежду. Длинная серо-белая туника свешивалась с плеч Круза. Ткань была заляпана кровью. Малогарст различил резкие росчерки от ударов мечей и темные пятна от глубоких ран. Рваный лист пергамента, приколотый обломанными лезвиями ножей, украшал грудь Круза. На пергаменте было написано одно-единственное слово — быстрым, неровным почерком. «Убийство», гласило оно.
— Дух варпа, — прорычал Малогарст, — порождение демонов, явившееся в обличье памяти.
— Если пожелаешь, может, и так, — снова сказал Йактон Круз. Его глаза казались пустыми дырами, напоминая слепой взгляд древних статуй.
Все знания, которыми Малогарст овладел в беседах с созданиями имматериума, ожили в его разуме. Он искал Хоруса, чтобы вытащить своего повелителя обратно в мир живых. Он шагал сейчас по путям варпа, среди снов и метафор, и варп искажал его задачу, превращая в нечто куда более древнее и смертельное. Он не должен был забывать об осторожности.
— Ты ищешь, Кривой, ищешь далеко за пределами твоих сил и способностей.
Круз шагнул вперед и нагнулся к посеребренному луной озеру. Вытянув руку, он медленно коснулся воды кончиками пальцев.
— Но ты всё еще можешь получить ответы, если хочешь.
— И какова цена? — сказал Малогарст. В его мыслях зрело подозрение, но он не позволял идее сформироваться, скрывая ее в этой незавершенности. Все ухищрения, необходимые, чтобы лгать людям, не могли сравниться с искусством обманывать демонов.
— Цена? — переспросил Круз. — Ты должен знать это, брат. Ибо где мы сейчас и что это за вода перед нами?
— Хтония, — произнес Малогарст, давая имя мысли, что посетила его сразу же при взгляде на стены пещеры и черное озеро. Он посмотрел на диск луны, висящий над покрытой рябью водой. Подумал о Морнивале и об осколках старых обычаев, укорененных в легионе так глубоко, что только теперь их происхождение из темноты делалось очевидным.
— Дверь становления, — сказал он, глядя в пустые глаза Круза. — Сборщик платы, и... — он поднял руку к груди, и его пальцы нащупали кожаный мешочек, висящий на шнурке на шее. Сняв его, он вытряхнул содержимое мешочка на ладонь. Одна-единственная блестящая зеркальная монета, мерцающая, точно отражение утонувшей в воде луны. — Цена.
— Ты ли — тот, кого я призывал? — спросил Малогарст, вскинув руку и зажав между пальцами монету, покрытую гравировкой. Обрывок древних легенд из тоннелей Хтонии, обретший новую силу благодаря искусству, которое постиг Малогарст. Монета мертвых, дар, уплаченный, дабы обязать проводника проделать путь сквозь неведомое. Кровь и символы на монете придавали ей здесь, в варпе, вес и значение куда больше, чем в реальности.
Круз не шевельнулся.
— Ты понимаешь, — сказал он; скорее утверждение, чем вопрос.
Малогарст посмотрел на волчью голову на серебряном диске. Он наклонил ладонь, и голова превратилась в глаз с узкой прорезью зрачка.
— Моя душа, — ответил он. — Всё, чем я был и что я есть, всё, что я ограждал от варпа, когда другие отдавались ему.
— Такова цена, — сказал Круз и протянул ладонь над водой. — Цена всегда такова.
Малогарст кивнул, на мгновение сжав монету в кулаке и открыв ее снова. Серебро ярко сияло в его пальцах.
— Да, — согласился он. — Конечно, именно так. Я понимаю.
Он подбросил монету в воздух. Она закувыркалась — глаз и волк сменяли друг друга в падении — и ударилась об отражение луны, разбив его. Круз метнулся вперед — его рука нырнула под воду, чтобы поймать тонущую монету. Пальцы Малогарста сомкнулись вокруг сжатого кулака Круза.
— Я понимаю, — прорычал Малогарст. Круз попытался вырваться, но Малогарст крепко держал его. Слог силы сорвался с его губ. Стены пещеры задрожали. Вода в озере забурлила, пошла волнами. — Я понимаю, — повторил он и выплюнул цепочку слогов в лицо Крузу. — Лайак поместил тебя здесь, зная, куда приведет путь. Так вы хотите заманить меня. Получить возможность вонзить свои клыки в мою душу. Поместить близ Хоруса еще одного раба.
Лицо Йактона Круза искажалось, иллюзия плоти пузырилась и плавилась. Челюсть с хрустом удлинилась. Выдвинулись черные клыки. Шерсть и перья прорастали сквозь кожу. Тело увеличивалось в размерах, мышцы вздувались под серой плотью. Демон взревел в лицо Малогарсту. Слюна и кровь забрызгали его щеки.
— Ты пал, — проревел демон. — Ты уже пал. Ты уже стал мясом на нашем столе. У тебя нет выбора. Единственный вопрос — кто держит твой поводок.
— У тебя нет власти надо мной. Я уже давно отдал свою душу...
Малогарст крепче сжал хватку поверх руки существа — руки, что по-прежнему держала монету — зеркало настоящей монеты, висящей на его перерезанной шее в реальном мире; монету, которая прожигала сущность демона, как бы он ни пытался от нее избавиться.
— Я отдал свою душу Хорусу Луперкалю, — сказал он и произнес последний слог. Демон закричал. Монета погружалась в его плоть, сжигая до углей кожу и кость. Малогарст разжал пальцы и выпрямился.
Демон скорчился на краю озера, затем замер. Его челюсть втянулась обратно. Перья и шерсть скрылись под кожей. Когда он наконец встал, то выглядел так же, как и раньше. Только правая рука осталась черной и искривленной, со сморщенной кожей и когтями на пальцах. Серебряная монета лежала на ладони, сплавившись с почерневшей плютью. Демон, казалось, коротко вздохнул, затем поднял взгляд на Малогарста.
— Ты заплатишь за это.
— Как тебя зовут?
Демон покачал головой.
— Ты связал меня. Зачем тебе мое имя?
Малогарст тонко улыбнулся.
— Чтобы знать, как к тебе обращаться. Назови мне свое имя.
— Амарок, — ответил демон.
— И ты будешь моим проводником, Амарок, как и обещал, хотя не собирался выполнять обещание. — Малогарст указал на озеро. — Отведи меня к Хорусу.
— Ты даже не представляешь, о чем просишь.
— Неважно.
— Хорошо же, — Амарок нагнулся и дохнул на воду. Луна исчезла, оставив лишь темноту; теперь на поверхности не было никакого отражения. Демон отступил назад и указал на озеро.
Подойдя к краю, Малогарст поднял взгляд на демона. Черные провалы взглянули на него в ответ.
— Почему ты носишь этот облик? — спросил Малогарст. — Из всех лиц, которые ты мог бы выбрать, этот старый дурак мало что значит для меня. — Он махнул рукой в сторону пергамента, по-прежнему приколотого к груди демона. — А его смерть — и того меньше.
— Мы все старики, Мал, — произнес голос Йактона Круза. Амарок улыбнулся и указал на озеро: — После тебя, хозяин.
Лайак
— Это место осквернено! — рыкнул Лайак. Перед ним дороги ветвились и скручивались, словно внутренности витой раковины. Он и его спутники перестали бежать еще какое-то время назад — насколько давно, он не мог судить. Они миновали пространства — Лайак в этом был убежден — более обширные, чем это; огромные, гулкие пространства, давившие на его чувства, даже будучи укрыты туманом. Гравитация подчинялась простому в своей извращенности закону: «низом» была любая поверхность, на которой ноги находили опору.
— Или чудесно — зависит от того, как смотреть, — отозвалась Актея. Она по-прежнему держала в руках выпуклый хрустальный сосуд с кровью. Время от времени она поднимала сосуд к лицу и прижимала к одной или другой глазнице. — Паутина обманывает, но не свят ли обман? Разве не следует испытывать праведных?
— Она нам не повинуется, — огрызнулся Лайак.
— И всё, что не повинуется, должно быть уничтожено? Не слишком ли это недальновидно?
— Твои вопросы...
— Проницательны, — сказала Актея. — Я надеялась бы, что некто, набравшийся такого могущества под взором богов, будет ценить проницательность.
— Я ценю только то, что служит богам.
— Ты лжешь. — Она пожала плечами. Ее голова поворачивалась из стороны в сторону, лицо то и дело подергивалось. — Не туда, — сказала она наконец, указывая пальцем на один из проходов, уходящий вниз, но не сделала и шага к другим ответвлениям.
— Я не лгу.
— Ты лжешь непрестанно. Твоя сущность берет начало во лжи, и любая истина, которую ты находишь, — редкость. Ты лжешь. Как и все прочие. Как и Лоргар — хотя лжет он больше себе, чем другим.
Лайак застыл на месте.
Актея оглянулась на него и снова пожала плечами.
— Я говорю, как есть, — сказала она. — Таков мой долг.
— Долг — перед кем?
— Перед истиной, — ответила она. — В конечном счете, именно ей мы служим, не так ли? Не примархам, не императорам, ни воителям — одной лишь вселенской истине.
— Боги... — начал он.
— Ты зовешь их богами, и это подходящий им титул, но они воплощают истину, вот и всё. Безразлично, склоняемся ли мы перед нею, возносим ли молитвы, или же ненавидим и презираем ее: истина — вечна, и притязает на всё.
— Ты еретичка!
Ладони Кулнара и Хебека легли на рукояти мечей.
— Нет, — произнесла Актея, не двигаясь с места. Рабы клинка замерли на полушаге. — Я — часть твоей души, которой тебе недостает. Та часть, что не перестает удивляться: почему Лоргар презирает тебя, и все же держит близко, почему вместо настоящего имени ты носишь то, которое взял из книги, — почему ты раб, не знающий даже, кто держит его цепь? — Актея покачала головой. — Что? Думаешь, что следует убить меня?
— Я делал большее — по меньшим причинам, — сказал Лайак.
— И это, по крайней мере, не ложь. Ты не можешь меня убить. Ты уже потерялся, и я нужна тебе, чтобы просто выжить здесь. И тебе не следует думать, будто говорить это, как есть, — слабость; нет, это необходимость. Паутина — лабиринт не тоннелей, но разума. Она слушает, она дышит тайнами тех, кто ступает по ее тропам. Один и тот же путь, проделанный разными душами, будет вести к различным местам. Здешние карты не размечают поворотов и перекрестков. Они размечают формы, что принимает душа на пути к своей цели. — Она усмехнулась. Лайак заметил, что зубы у нее — заостренные, из полированного серебра. — Почему, как ты думаешь, ты и твои братья потеряли путь? Вы что-то скрываете от себя самих. Все вы.
— Здесь есть духи, — произнес Лайак, встряхнув головой. — Могущественные, не позволяющие себя связать.
— Те, кто заплутал на дорогах, — кивнула Актея. — Души, что никогда не уйдут отсюда.
— Еще одни призраки, — рыкнул Лайак.
— Здесь царствие призраков, Пустой. Тебе стоило бы чувствовать себя как дома.
Лайак уже готов был огрызнуться в ответ, как вдруг его восприятия коснулся некий звук.
Он поднял руку.
— Ты это слышишь? — спросил Лайак. Кулнар позади него дернулся. Хебек прошипел нечто, что могло бы быть словом, если бы во рту, произнесшем его, был бы язык. Актея застыла; сморщила лоб.
— Я ничего не слышу.
Звук в Паутине казался плоским. Лязг их оружия не создавал эха, и гудению силовой брони недоставало глубины. Лайак медленно повернулся, отчетливо ощущая покалывание в нервных окончаниях — там, где рука призрака скользнула сквозь его доспехи и плоть. Звук пришел вновь — дуновением от тропы по левую от них руку.
— Я слышу звон мечей. Болтерный огонь...
— В Паутине велись битвы со времени ее рождения, и всякого рода создания сражаются и умирают здесь по сей день, — сказала Актея. — Порой эхо подобных стычек можно услышать через половину галактики и из далекого прошлого.
— Быть может, — отозвался Лайак, — но сейчас это не так. — Он бросился бежать по пути, ведущему влево. Правый путь схлопнулся, прекращая существовать. — Держите ее! — крикнул он рабам клинка. Актея уже пустилась за ним следом; ее алое одеяние развевалось за спиной. Кулнар догнал ее одним прыжком и сгреб в охапку. Актея зашипела от гнева.
Лайак бежал. Туман расходился перед ним, туннель делался прочнее и открывался ему всё дальше, словно цветок навстречу солнцу. Лайак сделал еще один шаг...
И шагнул туда, где царили резня и пламя.
Вольк
— Темпы его выздоровления не соответствуют стандартным свойствам его физиологии. — Голос звучал монотонным гудением статики и вращающихся шестерней. Он сделал вдох; почувствовал вкус железа. — Я не смог удалить части поврежденной брони.
Еще один голос, слишком далекий, чтобы ясно различить его, но звучащий знакомо.
— Ничего похожего на быструю регенерацию и срастание сухожилий, хотя имело место изменение металлической структуры в...
Голос, не давший собеседнику окончить фразу, оставался все так же за пределом слышимости.
Он не видел ничего; только вспышки оранжевого света пульсировали в темноте.
Вспышки...
Темнота...
Было — огненное свечение, яркие всплески в черноте, золотые и серебряные нити пуль и лазерных лучей, прошивающих пространство. Он мчался прямо в пасть врагу, и жар машины вокруг него был словно алый рев крови. Экраны горели красным: мигающим красным предупреждений, повреждений, обстрела...
Он...
— Что... произошло? — спросил он; его голос хрипел и булькал в искалесенном горле.
— Ты нарушил приказ, — сказал Аргонис — на этот раз его голос звучал отчетливо и близко. — Ты простился со здравым смыслом. Ты был так близок к смерти, как я не видел еще никого — из тех, кто в итоге остался в живых.
— Я... ничего не вижу...
— Сохранившаяся зрительная сфера биологического происхождения была потеряна вместе с правой верхней долей черепа. Аугметика в левой части осталась функциональной, однако деактивирована. Я могу реактивировать ее, если вы прикажете.
— Сделай это, — произнес Вольк. Что-то пощелкивало у него в груди — словно поднимались и опускались рычаги.
Его мир наполнился рябью помех. Боль вонзилась в череп и взорвалась пронзительным, мигренозно-ярким светом.
Он не закричал. Во рту расползался густой железистый привкус.
Расплывчатые, призрачные очертания в сине-зеленой цветовой гамме проявились перед Вольком. Он был подвешен вертикально — центральный узел в паутине цепей, трубок и проводов. Паутина подергивалась в такт ритмичному посасыванию и шипению, проникавшим в его уши. Чуть ниже и спереди от него стоял техножрец. Скопище металлических щупалец шевельнулось там, где должны были быть ноги, когда тот приблизился. Диски глазных линз вращались под капюшоном.
— Восприятие подключено, — монотонно сообщил он тем самым голосом из статики и шестерней.
— Что случилось с тобой там? — требовательно спросил Аргонис, подходя на шаг ближе за спиной техножреца. Он был по-прежнему в броне, и глаза на лишенном шрамов лице смотрели жестко. Вольк видел, как бугрится, раскалывается броня под напором огненного потопа, а следом — мгновенный цветок детонирующих топливных элементов: огонь тут же вдохнул весь питающий его воздух. И он снова ощутил жар, почувствовал его вкус на губах. Это был вкус железа.
— Я... не знаю, — ответил он. Аргонис смерил его долгим взглядом.
— Тебя пришлось вырезать из твоей машины... То немногое, что от тебя осталось. — Он замолчал на секунду. — Мне доводилось видеть боевое безумие. Я видел, как пилот-смертный летел сквозь облако истребителей, срывая их с неба, — до тех пор, пока у него не кончилось топливо, а в легких не иссяк воздух для вопля ярости, — пока не умер. — Аргонис подошел ближе, запрокинул голову, и Вольк увидел в его глазах нечто, что можно было принять за жалость. — Но ты — Железный Коготь; не смертный, одуревший от стимуляторов и часов боя, неспособный больше понимать, где реальность. Поэтому скажи мне: что случилось?
Железо внутри. Железо снаружи. Литания окружала его, и в ней он слышал ответ. У железа есть лишь одно желание, говорила она. Ему снится точильный камень и скрежет. Оно живет, чтобы быть убийственным острием.
Вольк попытался встряхнуть головой — и не смог. Техножрец скользнул ближе к нему, поправляя что-то вне поля его зрения. Голова Волька свесилась; затем повернулась в сторону.
— Где мы? — спросил он.
Аргонис глянул на техножреца — и снова на Волька.
— Сарум, — сказал Аргонис. Техножрец вздрогнул, посмотрел на Волька и с шипением выплюнул пар. Аргонис не обратил внимания. — Ты долго спал, брат.
— И теперь ты пришел меня разбудить?
— Нет, — ответил Аргонис. — Ты очнулся сразу после того, как мы вышли из варпа на окраине системы и оказались в пределах досягаемости внешних оборонительных систем.
Вольк почувствовал, как слова Аргонис вложил в них определенный вес — как если бы хотел посмотреть, что Вольк на это ответит.
— Откуда ты знаешь, когда я очнулся? — спросил Вольк.
Аргонис едва заметно пожал плечами, и кратчайшая тень улыбки мелькнула в углу его рта.
— Я был здесь, — просто ответил он.
Вольк моргнул бы, но его глаз был механизмом, и — как он только что понял — он не чувствовал собственного лица.
— Что произошло? — спросил он снова.
— Мы выжили.
— Покажи мне, — сказал Вольк.
Аргонис помедлил, но следом всё же кивнул, скользнув взглядом по техножрецу.
Изображения и данные наводнили зрение Волька. Он видел. Он видел, как раздувшиеся корабли взрываются и горят, приближаясь к «Железной крови» и ее сестрам. Он видел, как остальные не меняют курс, изрыгая снаряды в Железных Воинов до тех пор, пока не начинает казаться, будто их рой затмил звезды. Он видел, как корабли с железными корпусами набрасывают на тьму сеть огня: каждый залп скоординирован и рассчитан так, что вращающаяся кристаллическая решетка построения кажется единой сущностью, подчиненной одной-единственной воле. Противник продолжал наступать, вопреки всему, пока не раскрылись первые бреши из реальности в варп, и Железные Воины не отступили обратно в шторм. Данные сенсоров моргнули, сменившись чернотой.
— Чего они хотели? — спросил Вольк, когда изображение Аргониса вернулось. — Существа, утверждавшие, будто они — твои братья по Легиону...
— Они не имели отношения к Легиону.
— Чем бы они ни были, они обязаны были знать, что не могут выстоять перед нашими орудиями. На что они надеялись?
Аргонис долго смотрел на Волька.
— Я не знаю, — сказал он наконец. — Когда флот вернулся в варп, шторма рассеялись. Словно их ветром сдуло — чтобы освободить нам путь.
— Варп... Твои братья — те, кто утверждали, будто они твои братья, — также утверждали, будто говорят голосом варпа.
— Воитель укротил варп, и тот отвечает ему. Никто иной не говорит его голосом.
— Я повидал на этой войне многое, к чему приложил руку варп. Хотел бы я теперь слышать эти твои слова — и верить им.
По виду Аргониса казалось, будто он собирался ответить, но следом он встряхнул головой и отвернулся.
— Пертурабо собирается встретить Красных Жрецов Сарума у врат их владений. Я должен отправляться туда.
— Примарх не призывал меня? — спросил Вольк и только потом осознал, насколько странным был этот вопрос.
Аргоним покачал головой. Техножрец снова дернулся и, щелкая, что-то пробормотал.
— Если ты идешь с ним, — сказал Вольк, чувствуя, как бесформенный туман, окутавший его нервы, сменяется силой, — то я иду с тобой. Сними меня отсюда. И дай мне броню.
— Запрос находится за пределами моих текущих рекомендуемых параметров, — начал техножрец, вращая линзами глаз. — Аугметическая интеграция не завершена. Интерфейс подключения к нервной системе еще не прижился. Машина не благословляет ваше движение.
Вольк рассмеялся. Техножрец скользнул назад. Гудели невидимые механизмы.
Аргонис шагнул ближе.
— Ты должен увидеть это, — негромко сказал он и махнул шипящему техножрецу. — Покажи ему.
Техножрец замешкался, а затем принялся поворачивать ручки регулировки на медной коробочке, которую извлек из складок мантии. Изображение перед взглядом Волька исчезло; теперь он смотрел на опутанный проводами бесформенный куль, висящий в паутине цепей. Это отдаленно напоминало человеческий торс — но только отдаленно. Руки и ноги заканчивались на локтях и коленях. Металл протезов и разъемов блестел среди плоти. Вокруг двигались механические манипуляторы, точно осторожные ласкающие руки, разбрызгивая антисептический аэрозоль из крошечных насадок. Кое-где в плоть врастали куски почерневшего металла, обрамленные вздувшейся розовой рубцовой тканью. Голова — сплошное железо — удерживалась на шее сложной конструкцией шестерней. Оставшаяся на его теле плоть напоминала подгоревшее мясо, а пласталь и хром покрывала радужная пленка коррозии. Это не было похоже на космодесантника. Это не было похоже на него.
— Подсоединяйте аугметику, — услышал Вольк собственный голос. — Принесите мне броню. Сделайте так, чтобы я вышел отсюда.
Технохрец снова оглянулся на Аргониса.
— Лорд примарх не...
— Сделай это, — сказал Аргонис. — Именем и властью Воителя — сделай, как он просит.
Техножрец повиновался.
У него забрали зрение, пока шла работа. Боль осталась. Он терпел ее.
Вольк вышел из оружейной с шипением и лязгом поршней в суставах. Техножрецы не смогли приспособить для него стандартную броню, поэтому они были вынуждены осквернить доспех тактического дредноута. Когда-то это была модель «Тартарос», но она подверглась необходимым модификациям, чтобы принять его плоть. Он начинал исцеляться. Техножрецы признались, что не смогли удалить некоторые аугметические части, которыми наделили его раньше; его тело не позволяло это сделать.
Первые шаги отозвались мучительными вспышками, но к тому времени, как Вольк добрался до ангара, боль обрела для него иной смысл — хотя он по-прежнему ощущал ее. Его просто больше не заботило то, что он испытывает страдания.
Ему дали оружие — болтер и цепной меч. Ни то, ни другое не лежало в руках так, как надо. Он решил, что этого и следовало ожидать: его руки больше не были плотью. Другая едва слышная мысль, притаившаяся за болью железа и плоти, шепнула — причина в том, что это оружие никогда еще не забирало жизни. Оно было мертвым, не обагренным кровью, лишенным своей песни.
Пертурабо взглянул на Волька, когда тот пересекал палубу. Ряды Железных Воинов выстроились в ожидании перед опущенными аппарелями катеров. Вольк замедлил шаг, приблизившись к примарху. Глаза-прицелы Железного Круга уставились на него и замерли на несколько секунд. Аргонис шел рядом с ним, вооруженный и в броне, держа Око Хоруса в правой руке. Вольк начал было опускаться на колени с шипением суставов, ожидая порицания из уст своего повелителя. Примарх лишь коротко покачал головой, прежде чем Вольк успел склониться.
Железный Круг расступился перед Вольком и сомкнулся за ним и Аргонисом; они последовали за примархом в чрево «Грозовой птицы». Только когда катер уже с ревом несся через пустоту, Вольк нарушил молчание.
— Они не подвергали сомнению ваше право явиться сюда, господин?
— Нет, — сказал Пертурабо, отворачиваясь и глядя в темноту. — Они ждали нас.
Вольк слушал эти слова, и дрожь пронизала его закованную в металл плоть.
глава 1
главы 2-3
главы 4-5
главы 6-7
скачать 8 главу в формате docx
скачать 9 главу в формате docx